Вениамин Панов

На театральной орбите

Меню

 Книга для гостей


вход на сайт

немного истории

гастроли

премьеры

актеры

репертуар месяца

фестиваль
"Золотой конек"

наши спонсоры

тюменское отделение
СТД

литературная страничка

главная страничка


Начало

Влюблялся - до самозабвенья,
о чем-то грезил вновь и вновь,
и вдруг, как самоотреченье,
а может - самоутвержденье -
явилась главная любовь.

В ней - не ищу душе покоя,
мне треволнения родней.
Пусть будет жизнь моя такою,
Чтоб не жалеть сгоревших дней.

Где все пронизано желаньем,
где все - живой, азартный труд -
туда меня мои мечтанья,
как одержимого, ведут.

И буду счастлив непременно,
не внемля трезвым голосам,
когда ревнивой Мельпомене
все, что имею, я отдам.

1947

Репетиции

Словно строгому Богу петиции -
репетиции, репетиции...
Молим Господа
каждым мгновением -
снизойти,
озарить вдохновением.

В душу роли проникнуть пытаемся,
совершая волшебное таинство,
вроде - текст ролевой произносим,
а подспудно - Всевышнего просим.

Но при этом, замечу я кстати,
не твердим ни молитв, ни заклятий,
имя Господа
не произносим,
но - почти бессознательно -
просим.

Кто ты, Бог?
Может быть - подсознание? -
Оживи
хладнокровное знание!
Кто ты, Бог?
Может быть - интуиция? -
Озари,
помоги в репетиции!

Актрисе

Гляжу в глаза твои,
как в сумрак южной ночи,
и вижу звездный свет глубинной чистоты.
В нем -
молодость твою питающий источник,
о чем пока еще едва ли знаешь ты.

Гляжу в глаза твои,
бездонные, как память,
что не осознана до времени тобой,
но светит из глубин
огнями-маяками,
зажженными в тебе неведомой судьбой.

Гляжу в глаза твои,
с разрезом диковатым,
под крыльями бровей, раскинутых в полет -
и верится порой,
что искони была ты,
что прошлое в тебе - нетронуто живет.

Когда же ты идешь
танцующе и звонко,
пластичностью своей фантазию дразня -
я вижу легкий шаг
веселой амазонки,
слетевшей наскоку с горячего коня.

Я вижу вдруг тебя
античною гречанкой,
взглянув со стороны на тонкий профиль твой, -
как будто ты стоишь
над морем спозаранку,
в танаисском порту, на башне вековой.

А ты зовешь себя
казачкою донскою,
короткий, по родству, анализ совершив,
и ровно ничего
тебя не беспокоит -
ни экзотичность снов, ни странный зов души.

А ты живешь себе
в мечтаниях актрисы,
не зная до конца, что властвует тобой...
Гляжу в глаза твои,
как в темные кулисы,
и с любопытством жду коронный выход твой.

25 октября 1991

Актерское пожелание

Талант - и откровение и тайна,
а голос тайны - это вечный зов,
негромкий,
настигающе-фатальный...
Его напев - мелодия без слов.

Брось суету,
отринь сомненья - слушай,
аркану зова молча покорись...
Шутя лови неповторимый случай,
легко сближай уверенность и риск.

Авария любви, тепло собратства,
колючий холод встреченной вражды,
огонь и боль души - твое богатство, -
владей и властвуй,
милостей не жди.

Открыть умей как чудо -
спелый колос,
Йошкар-Олу - как Марс или Сатурн...
Возьми у музыки крылатый голос,
пройди свой путь
как смотр - за туром тур.

1982

* * *

Природа миллионы лет корпела,
творя венец земного бытия,
и вот на свет, из рук ее умелых,
один из многих - появился я.

Не гордость производственной эстетики,
штампованно-блестящий ширпотреб,
а подлинное чудо кибернетики -
всей жизни
собирательный портрет.

Один из многих, но неповторимых,
как претворенье сказки наяву.
И вот - дышу,
смотрю на все, что зримо,
питаюсь и расходуюсь...
Живу!

Кипят во мне процессы трудовые -
живой, запрограммированный ход,
и на мои желания любые
покорно сердце силы отдает...

Природа что-то доброе хотела,
творя венец земного бытия,
и, может быть, что сделать не сумела,
надеялась - как сын, сумею я.
Не потому ль, вздыхая сокрушенно,
глядит она за мной из-под руки,
мол - неужели, дурень несмышленый,
растратишь ты себя
на пустяки?


* * *

Бывает так, что вдруг приснится вам
давно искомое решение,
когда внезапно интуиция
очнется
и придет в движение.

Не сверхъестественность, не мистика -
непокоренные возможности.
Мигает вспышками эвристика,
запеленговывает сложности.

Гудят глубины подсознания
из-под глухой брони потенции.
Там, как миры - догадки, знания,
туманные реминисценции.

Там ярких образов скопления,
мечты - как поросли зеленые,
там краски,
звуки,
вычисления,
запасы сил нерасщепленные.

И человек томится, мается,
нося незримые богатства,
и сам себя раскрыть пытается,
до своего ядра добраться.

Как часто, истощив терпение,
бесплодно он смежает веки...
Каким ключом,
каким умением
помочь свершиться человеку?

* * *

Кто будет жить потом, спустя века,
кого зовем мы нашими потомками -
от нас течет к вам времени река
живыми, многоструйными потоками.

Бывало - мы тонули в глубине,
борясь с бедою до изнеможения,
и выплывали на крутой волне,
как образное жизни выражение.

Река течет - и пропадет наш след,
размытый своевольными потоками...
И что сказать грядущему в ответ? -
Мы тоже были чьими-то потомками!
1966

* * *

Время фантастических открытий
и заболтанных великих истин
утопает в электронном быте,
в жадности телес,
в разбойном свисте,
в торжестве космических полетов,
в изощренном человечьем свинстве...

Матерь божья, до чего дошло ты,
противоположностей единство!

 * * *

Живет во мне таинственная вера,
что прошлое не исчезает - нет!
Что где-то рядом,
за воздушной дверью,
спокойненько горит былой рассвет,
те дни идут знакомой чередою,
как будто незнакомые,
опять
мне предлагая то же испытать,
что было,
было некогда со мною...

И будет мне когда-нибудь возможно,
без видимых усилий, без потерь
чуть приоткрыть загадочную дверь,
войти туда на время осторожно.

Я самого себя увижу там,
и грустновато станет мне, конечно,
с самим собой пройдусь по всем местам,
где было мне когда-то интересно,
и, отошедшим,
расскажу дружкам
о том, что им осталось неизвестно, -

про нынешние наши чудеса,
которые для нас привычны стали...
А вот об этом я скажу едва ли -
что исторически
попали мы впросак,
что вышло все не так,
как мы мечтали.

Нет,
не свершился справедливый мир,
где человек и счастлив и прекрасен,
а тот, который сотворили мы -
жесток и беспримерно безобразен...

Я утаю решительно одно,
я никогда их этим не ударю -
что им, ребятам, было суждено
сгореть
в военном мировом пожаре...

Со всеми обо всем поговорю
внимательней,
не торопясь куда-то,
и уж теперь спокойно рассмотрю,
что упустил из виду я когда-то.

А что-то, может, сделаю не так,
как делал сгоряча, - теперь исправлю
все промахи свои... Теперь оставлю
я безответно даже травлю,
как незначительный пустяк...

Но главное, пожалуй,
что – увижу.
Я снова все увижу,
рассмотрю
подробней и, как только можно, ближе,
потрогаю,
пойму,
поговорю...
июль 1995

* * *
Сверкая брызгами фонтанными

и семицветьем взоры радуя,
миниатюрная, карманная –
играет в летнем парке радуга.

Красивым чудом удивленные,
в единый круг вниманьем слитые,
над нею головы зеленые
склонили вниз каштаны с липами.

О всем имея представление,
весьма напопуляризованный,
и я на светопреломление
смотрю наивно и взволнованно.

Махнуть бы вдруг рукой на физику,
и, затаив восторг неистовый,
из водяной эквилибристики
удачно выхватить огнистую,

поднять в ладонях по-язычески
и понести сквозь все мотания,
как символ радости магический,
ее веселое сияние!

* * *

Лупит дождик слепой,
с пузырями на лужах,
отраженное солнце
пытаясь залить,
только солнце опять
выплывает наружу,
серебря дождевую
прозрачную нить.

Густо брызги летят,
от дождя или солнца –
в толкотне бестолковой
пока не понять,
будто кто-то стоногий
по лужам несется,
сам себя в этой гонке
стремясь обогнать.

Кто кого победит?
Мы – болельщики схватки,
из укрытий, смеясь,
за борцами следим.
Солнце, в лужи ныряя,
устало порядком,
да и дождь ослабел,
расползаясь, как дым.

Нашумели, набрызгали,
порасплескались –
ни тропы, ни травинки
сухой не найдешь, –
разошлись полюбовно,
скрывая усталость,
но упарились оба –
и солнце, и дождь.


* * *

От капель вздрагивают листья...
Неспешный дождик за окном
шуршит в саду пробежкой лисьей,
да как медведь рокочет гром.

А может грузовик тяжелый
подъем натужено берет,
а может бьет струею желоб? –
спросонья кто их разберет!

Спросонья горестно и зябко,
верблюжий ворс щекочет нос.
И вот опять на мягких лапках
куда-то сон меня понес...

Ах, если бы вставать не надо,
пяток минут еще вздремнуть!
И кажется, что детство – рядом,
лишь стоит руку протянуть.

* * *

Заложена ракушником страница,
и, словно лошадь, взмыленный прибой
грохочет, набегая, пузырится
и увлекает гравий за собой.

Салатно
взбаламученное море,
оно сегодня – будто с молоком,
а горизонт
протянут далеко
бутылочно – лоснящейся прямою...

Как в забытьи – я слышу пляжный гул,
транзисторы, и чей-то смех, и вскрики...
И вижу все, и словно бы заснул,
в самом себе оцепененьем скрытый.

Сухую спину стягивает соль,
от теплоты слипаются ресницы,
и сколько эту книгу ни мусоль -
глаза никак не смотрят на страницы.

Так может длится пять минут и час,
и вдруг очнешься, будто бы разбужен...
И нудно и томительно из нас
выходит перенапряженье буден.

Тогда пойму, что отдых – наяву,
когда, как ненавистную обузу,
я плен оцепененья разорву
и ринусь в море
беспокойным грузом!

* * *

Проскакали по палатке
первых капель птичьи лапки...
Еле слышные вначале –
затоптались, застучали,
побежали сверху вниз,
чистой струйкой полились!..

Если все у вас в порядке –
хорошо лежать в палатке,
хорошо в потоке шума
о своем о чем-то думать
и вдыхать, брезент задрав,
свежий запах мокрых трав.

За палаткой – влажный ветер,
грохот моря вдалеке.
Этот дождь сгустился в вечер,
набежавший налегке...

Дождь прошел,
умчались тучи,
сумрак кончился сияньем,
снова брызнул солнца луч, и –
прояснились расстоянья.

Над палаткой пар дымится,
легким маревом струясь...

Может многое не сбыться,
может разное случиться,
но – едва ли утомится
родственная
с жизнью связь!

* * *

Море спит,
как наигравшийся зверенок,
убаюканное влажной тишиной,
только изредка,
встревожено, спросонок
бьет о пирс бетонный
лапой водяной.

Расплываются,
как масляные пятна,
отраженья огоньков и дальних звезд...
Этой ночью
все до странности понятно,
мир огромный
до обыденности прост.

Вдруг нахлынула
прозрачность озаренья,
обнажила разом корни всех начал,

почему же я
своим обычным зреньем
этой ясности вокруг
не замечал?

Не секрет ведь,
что любые в мире тайны
неизбежности причин подчинены,
и бессонницы ночные

не случайны,
как открытие
вины иль глубины...

Помогите ж мне,
терпение и воля,
не сдаваться мелочам и суете!

Море спит,
невозмутимое, живое,
мерно дышит
в необъятной темноте.

Вечным двигателем
кружит мирозданье
и, по-звездному таинственны,
легки,
в темном парке,
где окончены свиданья,
загораются и гаснут
светляки.

1970

* * *

Алые каны, цветы – великаны,
вас не сорвешь, не поставишь в стаканы,
в скромном букете друзьям не подаришь, –
греются ночи на вашем пожаре.

Южные ночи, продрогнув на море,
тянут ладони на пламя немое...

Только меня ваше пламя не греет,
не разгоняет душевной мигрени.
Видится в алости, в листьях тяжелых
что-то нездешнее, что-то чужое.

В гордый покой, в молчаливость одеты
вы не пришельцы с далекой планеты?
Или, при звездах мерцая багряно,
вы – это чьи-то застывшие раны?

Мокрый туман наползает на листья,
канам под утро – росою налиться...
Непроницаемы, как истуканы,
алые каны,
цветы-великаны

 * * *

Море за кленами
встало забором,
серым забором с секретным запором.

Что там,
за полупрозрачной стеною?
Море в загадки играет со мною.

Зыбкие блики,
глубинные тени,
плавных изгибов переплетенье...

Что-то такое за этим таится,
что-то живое

не хочет открыться.

Близкие дали,
далекая близость
веют оттуда в дыхании бриза...

Только в стене
не нащупать калитки,
не подобрать золотистые слитки,

те, что при солнышке
что-то такое
сыплет с забора нам щедрой рукою.

 * * *

Шелест волн игрист и сочен.
Лоск магнолий,
Запах роз...
Ясноглазый город Сочи
встал у моря в полный рост.

И сияет, как под глянцем,
в темной зелени листвы,
изукрашенный румянцем
человеческой молвы.

Сочи, Сочи...
Свежесть моря,
Ласка солнца, неба синь,

я молве охотно вторю:
город Сочи
рая сын!

Хорошо лежать на пляже,
будто в детстве у реки,

по воде прозрачной пляшут
золотые светляки,
на ресницах
солнца пряжа,
чуть вздремнешь - и снятся даже
корабли и маяки...

А на пляже разговоры -
про различные края,
про полярные просторы,
где ни разу не был я.

Загорают северяне
без огрехов, под орех, -
и приходят ранней ранью,
и уходят позже всех.

Чем не выход на работу? -
Ежедневно. В день любой.
Брызги волн - как капли пота
над смеющейся губой...

И, такое заприметив,
анекдот легко понять,
что, мол, сочинские дети
в сочиненьях школьных метят
отдыхающими стать!

1965

* * *

Выходит из зелени свет,
поглощенный за лето,
свое отработал

и вновь получает свободу,
и столько вокруг
золотисто-багряного цвета,
а брызги росы

будто капли рабочего пота...

И солнце на листьях
с удвоенной силой лучится,
остылое в меру,
приятно усталое солнце,
и в осень глядится

как будто собою гордится,
а осень прядет
паутинок льняных волоконца.

А осень прядет
серебристо-прозрачную пряжу,
ярка и нарядна,
как будто на праздник одета.
У осени праздник,
прощально-отчаянный праздник,
и радостно это,
хоть жаль нам сгоревшего лета

1965

 * * *

Этот день –
как подарок синоптиков,

упакованный в солнечный блеск,
веселит просветленною оптикой
облаками протертых небес.

Обнимает по-летнему ласково,
морось осени с веток стряхнув,
озаряет прощальными красками
опустелых аллей тишину.

Спозаранку,
простясь с этажами,
напоследок в одном пиджаке,
как на пленку снимаю глазами
все, что близко,
и что вдалеке.

Я объят ненасытною жадностью
всю несметную зримость объять,
разгадать кибернетику радости,
неизбежность печали понять...

Хочешь, ветер
рассыпься крупчаткою,
листья осени в зиму гоня, -
я надолго богат отпечатками
родниково-прозрачного дня.

Даже пусть изведешь непогодой,
что подчас невезенью сродни,
но я знаю

на складах природы
есть в запасе хорошие дни.

 

   
Hosted by uCoz