14 октября главный режиссер театра
драмы и комедии представил публике новый спектакль по пьесе Горина.
«Кина IV»
готовили долго, премьеру дважды откладывали… Постановка стоила
продолжительных творческих исканий – король лондонского театра «Друри-Лэйн»
Кин IV
и король Англии Георг
IV
наверняка войдут в летопись тюменского театра как яркие и любимые
персонажи.
Но первым публике является все-таки
сценограф. Вслед за драматургом и режиссером, использующим прием
«театр в театре», Аксенов во всю ширь сцены располагает еще один
подиум – скошенный, как мебель у Ван Гога, и расчлененный глубоким
разломом. Этот провал, как и полагается в хорошей сценографии,
играет свою незаменимую роль, обозначая пропасть между героями,
выстраивая иерархию или уравнивая персонажей. Весь антураж спектакля
переносит нас на арьерсцену – кулис нет, они незримо ощущаются
где-то в глубине, когда герои раскланиваются воображаемой публике,
спиной к зрителям реальным. Ощущение закулисья поддерживается
опущенными колосниками с прожекторами.
Спектакль начинается с интермедии,
которая совершенно запутывают публику, определяя тон пьесы. Суфлер
(Андрей Волошенко) обсуждается Кина с «мертвецки пьяным» актером
(Геннадий Баширов), которому предстоит играть Короля Сцены. И мы
путаемся, пытаясь понять, кого же в следующих эпизодах играет
Баширов – актера, играющего Кина, самого Эдмунда Кина или Кина,
играющего Кина (тут вспомним, что сын Эдмунда Кина, Чарльз, тоже был
актером)
Свободно меняет ипостаси и суфлер
Соломон, в интермедии он жалуется, что автор дал ему слишком
маленькую роль, на деле же – редкая сцена обходится без суфлера.
Явления Андрея Волошенко напоминают известный голливудский прием: во
время вполне реалистичного эпизода меняется план, и мы видим
гримера, болтающего с артистом на фоне экрана с тем самым эпизодом.
Многозначной путаницы добавляют и
таинственные белые фигуры, живущие на сцене то ли своей собственной,
то ли общей с прочими персонажами жизнью. Привидения театра
Друри-Лейн – совместная находка художника и режиссера, они еще
больше раздвигают игровое пространство и воплощают самые сильные
архетипы мировой культуры. Костюмы венецианского карнавала как будто
залиты белой краской небытия, белые глаза, похожие на шарики от
пинг-понга, отсылают к мексиканскому празднику мертвых, а сама идея
привидений благожелательных или жутковатых, напоминает о жанре
английского «готического» романа.
Изящными сценографическими па
оттеняются и взаимоотношения двух главных героев. Кин и Георг похожи
на альтер эго друг друга: постоянно борясь, они не могут преодолеть
странную связь – не дружескую, но и не иерархическую. Поэтому, когда
во втором акте с колосников опускается стеклянная стена, нет ничего
естественнее, чем увидеть актеров стоящими по разные стороны
перегородки в симметричных позах.
Зеркальный эффект, то усиливаясь, то
ослабевая, проникает во все построения спектакля. Сама его
композиция напоминает два зеркала, поставленные напротив, – заглянув
в одно, видишь анфиладу отражений в другом. Тюменский театр
отражает лондонский, который отражает жизнь, похожую на театр.
Дмитрий Аксенов, рассказывая о своей
работе с тюменской труппой, особо отметил теплую, комфортную
обстановку, в которой рождался спектакль: «Это из тех вещей, которые
ценишь в работе. Ведь подготовка спектакля – это невидимый для
большинства пласт работы сердца, нервов, души. Для художника именно
это – главная часть работы, ведь я уеду, и та жизнь спектакля,
которая только началась для зрителя, меня уже не коснется».
О труппе можно сказать отдельно.
Горин, Ларичев, Аксенов вдохновили актеров на точную игру, заставили
их вжиться в театр, оказаться частью зеркальной анфилады,
выстроенной на сцене. Легкий и остроумный Анатолий Бузинский сделал
слабовольного, избалованного и бесцеремонного короля персонажем
симпатичным, неоднозначным, как всякий настоящий человек.
Геннадий Баширов ведет своего героя
ровно, без надрыва, но местами кажется, что недостает ему той
гибкости, той ловкости, которая жизнь отличает от заученной роли. Но
что может быть сложнее роли гениального актера, который умел сказать
«пусть свеча погаснет» так, чтобы свеча погасла, который мог вызвать
ливень, читая монолог Лира?!
Тонко лавируя на грани фола, создали
образы «королевских женщин» Ирина Халезова, Марина Слепнева и Елена
Махнева. Ирина Халезова с внешней легкостью виртуоза сыграла в
первом акте нежную, прекраснодушную Елену. Именно такая женщина –
изящная и невинная – могла стать яблоком раздора между королями. Во
втором действии, когда кажется, что силы пошлости, лицемерия,
холодного расчета возобладали над всеми героями, Елена преображается
в циничную богемную дамочку. Но зрителю хочется верить, что
запоздалый поцелуй с Кином был не данью похоти, но последним
отражением той нежной леди из первого акта.
Точно сработала Марина Слепнева в
роли Анны, ее этюды в спектакле (все тот же театр в квадрате) вполне
могли бы стать жизнью…
Деловитый Соломон Андрея Волошенко –
едва ли не самый обаятельный участник спектакля. Актеру удается
избежать штампов, придать «картонному», проходному персонажу
объемный и очень человечный образ.
Еще раз про привидения. Мало того,
что молодые актеры отработали сложный пластический рисунок своей
пантомимы, им пришлось «спеться» в какофонической оркестрик, чем-то
напоминающий постмодернистский джазовый квартет Адама Клиппа,
недавно концентрировавший в Тюмени. Мало того, в финале исполнителям
пришлось побывать в роли воздушных акробатов: привидения все-таки
полетели – то ли при помощи театральной машинерии, то ли под
воздействием общего успеха спектакля.
Кстати, Кин
IV
и Георг IV
тоже отправились куда-то ввысь, при помощи горинской веревочной
лестницы (Аксенов, впрочем, не стремился цитировать известный фильм
про Мюнхгаузена). «Я приглашаю вас в вечность», - говорит Кин своему
другу и противнику. И действительно, спустя столетия Георга
IV
помнят как короля, правившего в эпоху Кина.
