И
так, день четвертый – приехали мы тем
же составом, кроме дублера, к тому же
болотцу, где уже все было приготовлено
для съемок. "Банду" батьки Ангела
собрали из ребят, обслуживающих
лошадей на ипподроме. Одели их в
лохмотья, выдали обрезы, револьверы и
винтовки с холостыми патронами.
Впереди всей этой банды постоянно
скакала какая-то девчушка, хотя в
фильме все это происходит так быстро,
что трудно понять, кто находится на
лошадях. Опять главным был дяденька со
стеклышком, который постоянно
наблюдал за каждой тучкой, пытавшейся
закрыть солнце. Состав стоял в
половине километра от места съемки.
Банда на лошадях пряталась подальше.
Ну, а мне, пока делать было нечего. Я
устроился за прожекторами и оттуда
наблюдал за репетицией кадра, как
несется по рельсам состав, а за ним
скачет, стреляя из всех видов оружия,
банда "лесных братьев" с
бесстрашной атаманшей впереди всех.
Так как тепловоз уже не отцепляли, то
своим торможением он останавливал
состав в строго отведенном ему месте.
Начались
съемки. Дяденька со стеклом, девушка с
хлопушкой и чей-то крик:
–
Саня, заводи!
Это
дизелист дядя Саша должен был завести
дизель-генератор, для подачи тока
прожекторам, стоящим по другую
сторону железнодорожного полотна.
Разгорались прожектора, приближался
состав с дымящей черным дымом трубой
паровоза (это пиротехники бросили в
нее специальную дымовую шашку),
гнались со стрельбой бандюги и вдруг…
главный дяденька со стеклышком снова
махал рукой. Кто-то кричал:
–
Сто-оп!!!
Дядя
Саша глушил дизель. Ребята-бандиты
поворачивали назад, а тепловоз давал
задний ход и уводил состав на исходную
позицию. Это означало, что какая-то
непонятливая тучка случайно "наползала"
на солнце. Приходилось начинать все
сначала. Вскоре у бандитов
закончились патроны, и пиротехникам
пришлось выдать им еще, предупредив об
экономии боеприпасов.
До
обеда, успев прогнать эту сцену три-четыре
раза, операторы все же засняли ее на
пленку.
Погода
обещала быть хорошей, и нас повезли
пообедать в ближайшую деревеньку. Мы
подъехали к двухэтажному деревянному
ресторану. Зал на втором этаже был
почти пустым, и мы всей гурьбой
завалили туда. Настоящие артисты
уселись за столиками около окон,
бандиты расположились вдоль
противоположной стены. Я, недолго
думая сел за пустой стол у столба в
центре зала, так как к среде актеров не
принадлежал, а среди ребят-бандитов ни
с кем не познакомился. Все уже
приступили к еде, когда ко мне подошел
официант. Приняв заказ, он удалился. В
это время в зал вошли двое настоящих
военных, наверное, перекусить немного.
Проходя по залу и игнорируя настоящих
артистов и бандитов, они, уставившись
на меня, взяли что-то в буфете и,
мгновенно очутились за моим столом.
–
Кто такой? Что за форма? Руки на стол!
Вопросы
и приказы сыпались один за другим. Я
сидел в замешательстве, соображая, что
же отвечать. Наконец до одного из них
дошло:
–
Так это же "киношник"! Видел их
автобус у ресторана? – это уже к
своему приятелю.
–
А мы то подумали, откуда в наше время, в
ресторане "беляк" объявился? –
сказал другой.
Я
только мотнул головой в знак согласия.
Мы познакомились и уже
спокойно продолжили свой обед.
Когда
я вышел из ресторана, все уже сидели в
автобусе. Мы сразу поехали на место
съемок. Оставалось в этот день снять
еще два эпизода. Оба крупным планом.
Ребят-бандитов отпустили, но выстрелы
еще долго раздавались в разных местах
лесочка. Пацаны есть пацаны. Они во
время дублей "наэкономили" в свои
карманы холостые патроны и теперь
развлекались.
Следующая
сцена была таковой: батька Ангел, стоя
недалеко от тачанки, якобы краем глаза
увидел, как один из белых офицеров
уматывает по болотцу на лошади. Батька,
ругнувшись, довольно резво прыгает в
тачанку к пулемету и начинает "строчить"
по беляку. Тут еще подбегает его
адъютант и из винтовки бабахает в ту
же сторону. Все бы было хорошо, но
современная металлическая лента для
"Максима" постоянно заедала.
Нужной длины очередь не получалась.
Все уже потихоньку стали ругаться,
тогда пиротехник выкопал из своего
автобуса простую матерчатую
пулеметную ленту, и все пошло, как по
маслу. Поворот головы, прыжок в
тачанку, длинная очередь из пулемета и
выстрел из винтовки. Все, можно было
снимать на пленку.
И,
снова все, как уже было много раз.
Стеклышко, взмах рукой, свист дяде
Саше, гул дизеля, яркий свет
прожекторов, хлопушка и… снова тучка.
Все повторяется в обратном порядке.
Пока тучка не откроет солнце, гримеры
и пиротехник занимаются своей работой.
Остальные просто ждут. Наконец, раза с
шестого, этот кадр запечатлен на
пленку в нескольких киноаппаратах.
Наконец
настает мое время стать "актером".
Пока рабочие переставляли прожектора
и экраны поближе к вагону,
изрешеченному пулями, меня подозвал
режиссер и сказал:
–
Так, Борис, будешь убитым
белогвардейцем. Ну-ка, как можно
дальше вывали свое тело вон из того
окна, – и он показал на окно вагона,
находившееся прямо перед камерами.
"Ну,
что ж, убитого, так убитого", –
подумал я и поднялся в вагон. Подойдя к
окну, я зацепился за лавку ногами, и
насколько было возможно, свесился из
окна. Руки мои безвольно болтались
внизу, фуражка с головы свалилась. В
висках застучала прихлынувшая кровь.
Так как я видел только песок у рельсов
и доски вагона, то мне приходилось
ориентироваться во времени только по
разговорам актеров и режиссера. Тот,
похоже, остался доволен тем, как я
вывалился из окна и спросил:
–
Ну, что Бориска, секунд 15 так провисишь?
Я
ответил:
–
Запросто.
–
Ну и хорошо, как крикну: "Умирай!"
– так сразу и зависай из окна, хорошо?
–
Ладно, – ответил я.
Сначала
начались репетиции этой сцены.
Режиссер кричал мне, чтобы я "умирал".
Я тут же вываливался из окна, да так
усердно, что один раз чуть совсем не
вылетел, просто соскользнула нога,
цеплявшаяся за полку. О дальнейшем я
могу судить только по голосам
проходивших и останавливающихся
прямо подо мной актеров. Соломина уже
"поймали" и проводили около
вагона двое "бандитов".
Остановившись прямо подо мной, один из
бандитов говорил другому:
–
Как думаешь, кого сначала шлепнем,
белых или красных?
–
Это уж как батька скажет, – подумав,
отвечал другой. Потом они проходили
дальше, а я еще висел несколько секунд,
не обращая внимания на "молоточки"
в висках. Вот и вся сцена. Но
репетировали ее не менее десятка раз.
То – не то сказали, то не той
интонацией, ну и далее, все в том же
духе. А я, пока эти бандюги были подо
мной, успевал, не торопясь, досчитать
до тридцати и заползал обратно в вагон.
Скажу сразу, что к концу съемок голова
у меня раскалывалась, как спелый арбуз,
и я мечтал только добраться до
гостиницы.
Решили
начать съемки этого кадра "крупным
планом". И все началось так, как я
уже несколько раз описывал. Правда,
порча первого дубля была на моей
совести. Как только режиссер крикнул:
–
Борька, умирай! – и началась съемка.
Вдруг
в разговор бандитов ворвался вопль
главного:
–
Ча-асы, Борис часы-ы…
Почему они на руке?
Я
забыл сказать, что ношу часы на правой
руке, может во время репетиций главный
просто не обратил внимания на мою
правую руку, а во время первого же
дубля заметил. Что ж, пришлось обратно
забираться в вагон. Снял я часы и
положил их в карман брюк. Съемки
продолжились, и на удивление, через
три – четыре дубля режиссер громко
произнес:
–
Все! Закончили. Всем спасибо!
Домой,
то есть в гостиницу, я уже ехал "киноартистом!"
А этот "крупный" план хорошо
видно в первой серии фильма "Адъютант
его Превосходительства", правда,
свои руки ну и голову, конечно, узнаю,
похоже, только я сам. Ну и ладно!
Лето,
Киев, 1969 год.
