…«Убийство
Гонзаго» – «репетиция в двух
действиях с прологом и эпилогом».
Бродячая актерская труппа готовится
выступить в замке Эльсинор. Покинуть
замок актеры уже не могут, мышеловка
захлопнулась. Кто-то понимает это
раньше, кто-то позже…
…Все
хорошо, что хорошо кончается.
Приговоренных за измену королю и
государству объявили героями,
наградили за верность, опять-таки
королю и государству: власть
сменилась, «король умер, да
здравствует король!».
Занавес.
Ощущение полного катарсиса. Безумно
хотелось забиться в какой-нибудь
темный угол и вообще никого не видеть,
не разговаривать. А тут еще интервью…
С трудом настраиваюсь на разговор с
актером – человеком, а не персонажем.
СЕРГЕЙ
СКОБЕЛЕВ (роль Генри):
«Молодежный
театр? Сам когда-то этим занимался,
естественно. Студии и тому подобное.
На своем уровне мы тоже были горды за
свои спектакли, роли. Очень интересно,
наверное, было бы сейчас на это
посмотреть.
Многие,
конечно, захотят после любительских
постановок перейти в профессионалы.
Если не все сто процентов, то
восемьдесят – это точно. А после «отсева»
в театральных вузах, хорошо, если
двадцать процентов всей молодежной
труппы останется. И даже окончание
учебы не гарантирует работу
выпускника в театре.
Для
меня моя профессия, можно сказать
сакраментально, это жизнь. Я люблю
свою профессию, люблю уставать после
спектакля, люблю результат – как бы
нагло это ни звучало, – аплодисменты
зрителей. Сценическая усталость – это
великий кайф!»
Яна Грибан
"Дождь" о Сергее Скобелеве
Когда красивый и обаятельный мужчина может связать больше двух слов
– это настораживает. Не поймите меня превратно. Я просто рано
перестала верить в Деда Мороза и в сказки с хорошим концом. А что
касается актера тюменского драматического театра Сергея Скобелева,
то, скажем честно, слава героя-любовника идет несколько впереди его
славы актера. Поэтому, собираясь на интервью, я ожидала увидеть
этакого «красавчика-блондинчика». И угадала ровно наполовину.
Красавчик – да. Но уж никак не «блондинчик» (все поняли, что речь
идет совсем не о цвете волос). Если на сцене Скобелев может быть
разным, то в жизни он всегда один – чуть томный блондин с
обаятельной улыбкой и веселым прищуром голубых глаз. Эх, сказала так
сказала… Самой бы не влюбиться. Но, во-первых, тогда я разделю
судьбу половины зрительниц театра драмы, а это не есть хорошо. А
во-вторых, я люблю брюнетов.
При
этом Сергей – человек очень сложный, но очень обаятельный – когда
хочет. Вниманием собеседника завладевает профессионально – «хватает»
как бульдог. И в результате вещи, казалось бы, такие далекие от
твоего мира, становятся на время главными. Да и потом, после
разговора, не отпускают...
Итак, Сергей Скобелев. Дата рождения – 14 марта 1974 года. По
Зодиаку – «Рыбы». Место рождения – город Курган. Образование –
Екатеринбургский государственный театральный институт. Работал в
Курганском драматическом театре (1994 – 2000 гг.). С 2000 года –
актер Тюменского драматического театра. Другие проявления творческой
натуры: полгода ди-джейства на радио «Европа+» и «Красная армия»,
полтора года эфиров «Ладьи» (программа «День», рубрика «Домашний
кинотеатр», новинки видео). Лауреат премии «Актер года – 2005».
Скромно и со вкусом.
Сергей сидит в гримерке, качает ногой, прикидывает, надо ли делать
«умное лицо», и на всякий случай выбирает этакое «промежуточное»
состояние. Но когда стадия «принюхивания» к «этой журналистке»
закончилась – мы оба забыли про диктофон и дружно «сели» друг другу
«на ухо». Я узнаю, что его любимый спектакль – «Зима», потому что он
«живой», а религия – «в общем-то атеист». По сути, интервью не было.
Был просто хороший разговор.
Дождь: Первый выход на сцену – он был какой?
Сергей:
Кроме света фонарей я не помню ничего вообще. У меня больше
впечатлений осталось от следующего моего спектакля, когда я уже
вернулся из армии. К тому времени студию, в которой я начинал
играть, взяли в театр. Я пришел в конце февраля, когда в студии уже
начали репетировать «Сирано де Бержерака». Нас была толпа в 18
человек, все пылали энтузиазмом. Мне досталась роль Кристиана,
оппонента Сирано де Бержерака, такого «тупого красавчика». Вот это я
помню. Это было фантастически. Мы играли не на сцене, а в фойе
театра, между четырьмя колоннами, зрители сидели с двух сторон.
Сумасшедшая энергия, полностью компенсирующая нехватку
профессионализма. Для 1994 года, для Кургана, это было потрясение.
Дождь: Кстати, армия. Ну и как она?
Сергей (улыбается):
Прошла. У каждого своя армия, а вот у меня была хорошая. Пограничные
войска, Хабаровский край, китайская граница.
Дождь: Китайцы не рвались в Россию, безбожно нарушая пограничный
режим?
Сергей:
Всерьез нет, но рыбу на нашей территории ловили. Приходилось их за
это наказывать. Дедовщины в плохом смысле слова не было. 35 человек
на заставе, круглые сутки вместе, это уже как семья. Плюс постоянно
у всех боевое оружие, соответственно, любой конфликт мог закончиться
не как обычное выяснение отношений...
Дождь: Обычно армия ломает творческих людей...
Сергей:
Так ведь творческие люди тоже бывают разные. Человек может оказаться
везде – в армии, в тюрьме. Если ему надо, он приспособится. Есть,
конечно, революционеры, которые пытаются двигаться против течения.
Кто-то их считает героями, кто-то – дураками, но редко у кого из
этих революционеров хватает сил чего-то добиться. Легче либо
существовать в системе, либо делать тихую революцию, «серокардиналить»,
что мне ближе.
Дождь: С возрастом профессионализма добавилось, а энергии
поубавилось. Оно того стоит?
Сергей:
Безусловно. Я пока не замечал, чтобы «левой ногой» работал в
спектаклях, даже в сказках. Причем я себя не заставляю, оно как-то
само собой происходит, как-то так (щелкает пальцами) включаюсь
просто. Перед спектаклем можешь чувствовать себя усталым, проблемы
могут давить, но сцена все меняет. Каждый спектакль идет насмерть,
даже если планировал поберечься.
Дождь: Раневская возненавидела свою славу, когда ее заставили играть
больной. Не было подобной ситуации?
Сергей:
Пока, слава Богу, хватает энергии и сил. Конечно, были и
температура, и хромота, но спектакли я ни разу не отменял. Сцена
вещь хитрая, она лечит на время. Вот уже после спектакля никакой,
можно уносить, как Миронова.
Дождь: Какую роль хочется сыграть?
Сергей:
Когда мне задают этот вопрос, я всегда отвечаю, что мне нравится то,
что есть, и какую бы роль ни дали – она будет «моей». Хотя бывало,
когда вдруг что-то «цепляло», чего-то хотелось. Остап Бендер,
возможно... Мне ведь по большому счету неважно, что играть, мне
важно быть нужным, то есть востребованным в профессии, да и вообще в
жизни. Как только я пойму, что не нужен, а это понять, кстати, очень
легко, особенно в нашем деле... Стоит заболеть, год не показываться
– и все, в каком бы фаворе ты не был... Нет, я хочу играть то, что
есть. Главное – быть нужным. (Молчание.) Удивительные вещи... Все
считали гением Смоктуновского, и он знал об этом, и в интервью
говорил об этом. Я так не могу, и надеюсь, что не смогу. Потому что
считаю, что так не должно быть. Даже если у тебя мощная самооценка,
говорить о себе «я гений» – это неправильно. У многих актеров есть
такое: глядишь на то, что делает другой человек, и думаешь, что
сделал бы лучше. А потом приходит твоя очередь, и ты понимаешь, что
даже свой минимум сделать не можешь как надо. Так что самооценка
шагает от мозгов: можешь – значит сделай. Поэтому я никогда не
говорю, что я лучше, чем вон тот актер. У каждого свой потенциал.
Может, к кому-то просто его роль не пришла, он еще не раскрылся.
История №1
Это на тему «театр как искусство». Лето, жара, Смоленск, открытие
гастролей. Сыграли «Убийство Гонзаго», я вышел отдышаться. Вижу –
такая небольшая толпа девочек и мальчиков, и от них чувствуется
напряжение, они как комочек, как ежики. И вдруг от них отделяется
одна девушка и, как гейша, крохотными шажочками семенит в мою
сторону. И я почувствовал, что она несет в себе что-то настолько
сильное, что я даже сидеть перед ней не могу. Она подошла, глазами
хлопает, а глаза эти совершенно стеклянные. Целую вечность молчали
друг перед другом. И тут она, преодолевая себя, говорит: «Можно вас
з-з-за руку подержать?» Я ей руку подал неуклюже (а сам чуть с ума
не сошел, не понимаю, что происходит вообще). И она цепляется в эту
мою руку, как синичка, двумя лапками, голову опустила, а когда
подняла – бум! – падает мне на грудь и почему-то рыдает. Тут у меня
тоже подкатило: ведь настоящее притягивает, затягивает, убивает.
Какой там автограф? Автограф – бумажка. С тех пор мы дружим, она
сейчас в Москве, вокалистка. Непростой человек...
Дождь: А если на сцене, при работе с партнерами чувствуешь, что
переигрываешь их, «тянешь одеяло на себя», как поступаешь? Это ведь
очень щекотливая ситуация – с одной стороны сцена смотрится неровно,
а с другой – ты ведь ничего поделать с собой не можешь, ты-то ведь
играешь как надо... И что делать?
Сергей (грустно):
Что делать? Сухари сушить. Вообще вопрос очень верный, такие
ситуации очень часто случаются... Существует рисунок спектакля, и ты
либо берешь инициативу ведения сцены на себя, либо несловесным путем
даешь понять партнеру, что нужно что-то делать. Хотя бывало разное.
Например, партнер слова забыл, или он в роли потерялся, или плохо
себя чувствует… Так или иначе приходиться сцену волочь. Но это не
страшно. Хуже, когда партнер не дает тебе играть, либо не слышит,
либо не видит, либо опять-таки выходит из рисунка спектакля.
Импровизация – это, конечно, хорошо, она может быть фантастически
гениальна, но она отвлекает, особенно если спектакль серьезный.
Может рухнуть целая сцена или даже понимание спектакля...
Дождь: Театр – это правда или неправда?
Сергей:
Как бы актер ни тратился, ни говорил, что он чувствует, театр – это
все равно некий обман. Да те же мастера старой школы... Про них
говорили: «Как он потрясающе играет спиной, как он живет спиной!» –
а он просто у кустика наливал да пил.
Дождь: А как в современной театральной среде обстоят дела с
образованностью? Предполагается, что у актера должен быть широкий
кругозор и начитанность: чтобы сыграть интеллектуала, надо быть
интеллектуалом...
Сергей:
Да, по книжкам, по Станиславскому, это должно быть так. Но
современный театр, с одной стороны, сузил, а с другой – расширил
актерскую профессию. Сузил тем, что чаще всего сейчас используют
актера как «пушечное мясо», делая ставку только на его физические
способности. То есть знают, что конкретно актер может, и используют
в нем только это. А развивать другие его качества у режиссера
зачастую нет ни времени, ни желания. Поэтому и существует такая
ситуация, когда актеры играют только в одном, уже известном амплуа.
Когда, если в спектакле присутствует определенный актер, сразу
понятно, что это будет смешно.
Дождь: Желания уехать не возникало? Предложения были?
Сергей:
Конечно, были, но эти предложения не столичные, а менять шило на
мыло я не вижу смысла. После окончания института логично было бы
попробовать местный театр, тем более что в академическом театре
(Екатеринбургский государственный академический драматический театр)
и деньги другие, и звания. Но вот этим местом (показывает на сердце)
понимаешь, что это не мое. Но я «Рыба», я на интуиции,
прочувствовал, что мое место здесь. А насчет желания уехать... В
этом году меня наградили творческой командировкой в Москву, и я,
если честно, ехал «нюхать». В кино очень хочется сниматься. Смотришь
какой-нибудь пошленький сериал и думаешь: «Неужели здесь не найдется
какой-нибудь роли для меня?!» Съездил, посмотрел - нет, не найдется.
Да и вообще, на данном этапе в Москву не хочется. В Питер – может
быть. Но, чтобы поехать туда, я должен здесь все потерять, чтобы
были силы пробивать, крутиться. А здесь совсем даже неплохо. Есть
имя, вот интервью берут, есть свой зритель, в кассе спрашивает: «А
Скобелев там играет?» В нашей профессии многое ведь на тщеславии
основано. Нет тщеславия – нет актера. А всякие сказки про то, что «я
хочу прожить много жизней, играть разные роли для людей», – чушь.
История №2
Случай смешной был, на гастролях в Смоленске. Открывали «Ревизором».
Занавес, все актеры выскакивают на сцену, поднимают головы... И
лично я просто ошалел. На первых рядах, насколько хватает глаз,
сидят бабулечки, питерского типа. Интеллигентная внешность, с
«шишечками», в очочках. Пришли на Гоголя посмотреть. Ладно, им в
итоге понравилось. На следующий день пошли мы с ребятами на балет и
видим, как в антракте к каким-то молодым девушкам подбегает
бабулечка «из вчерашних» и кричит: «Ой, девчонки, вчера была на
тюменском «Ревизоре», так там Тако-о-е! Танцуют прям как на
дискотеке! Завтра опять пойду!»
А
когда ехал в автобусе, смотрю в окно и вижу – хибарки какие-то,
развалюшки, поля, холмы, на небольшой возвышенности козочки пасутся.
А пастух рядом... негр. Абсолютный негр. Пасет коз на Смоленщине...
Сюрреализм. Все в автобусе прилипли к окнам, машина едет набок. Но
видели все, так что никакая это не галлюцинация.
Дождь: А что ты думаешь про разделение театров на «столичные» и
«провинциальные»?
Сергей:
К нам Москва привозит «отстой», дешевые антрепризы, только Виктюк
смог меня поразить. Я вообще люблю пластику в театре. Может, я не
прав, но, съездив в Москву, я понял, что театр в столице умер как
живое существо. У актеров в глазах баксы, работают бегом-бегом,
очень плохо относятся к зрителю.
Дождь: Игра на сцене зависит от зрителя?
Сергей:
Так не должно быть. Это зритель зависит от игры. Если ты идешь на
поводу у зрителя – это плохой признак.
Дождь (вкрадчиво): Личная жизнь?
Сергей (растекаясь в улыбке):
Она есть.
Дождь: И как там?
Сергей (явно не хочет говорить дальше на эту тему):
Главное в моей личной жизни – это сын Владислав, ему семь лет. А
остальное... «дальше – тишина». Я уже говорил, для меня главное –
быть нужным. Естественно, мне не все равно, кому быть нужным. Хотя
симпатии я ощущаю. Все-таки и на сцене часто появляюсь, и в рекламе
мелькаю...
Дождь: Поклонницы домогаются?
Сергей:
Я ни разу не сталкивался с очень уж грубыми проявлениями, наверно
потому что в театр ходят немного другие люди, нежели, например, на
концерты. Были, конечно, какие-то запанибратские высказывания,
сейчас молодежь-то раскованная, даже девочки: «А! Я тебя узнала! Ты
классный!» Потом какой-нибудь глупый вопрос. Но я нежно борюсь с
этим.
Дождь: А актеры в жизни хорошо умеют врать?
Сергей: Нет. Больше скажу, для меня самое большое
оскорбление, когда обвиняют, что я играю в жизни.
Дождь: А обвиняют?
Сергей (вздохнул):
Бывает, конечно, потому что штамп профессии на лбу стоит. Ведь
бывают и резкие смены настроения, и хочется, чтобы какому-то
человеку было с тобой интересно, а он воспринимает твое поведение
как игру... На самом деле сложнее изобразить печаль, когда тебе
радостно, нежели радость, когда тебе грустно.
Вот
так живешь себе, живешь, а потом – уже под конец – вдруг понимаешь,
что кроме работы и семьи ничего по-настоящему важного в жизни не
было. Но если семья зависит от двоих, как минимум, то работа – это
всегда один человек. Если любишь работу, она всегда ответит тебе
взаимностью. А что значит любить работу? Это значит, что это уже не
работа, это образ жизни, который диктует свои условия. И под этот
образ жизни надо подстраиваться, потому что он способен «достать» и
«запилить» хуже сварливейшей из жен. Но от него никуда не деться
потому, что это уже часть себя. И если есть такая работа – это самое
настоящее счастье. Сергей Скобелев, актер Тюменского драматического
театра, – вот что завидно! – действительно счастлив. Хотя сам он об
этом вряд ли подозревает.
P.S.
А живет этот мужчина в полном расцвете сил действительно в театре.
Живи он под сценой – был бы отличный Призрак Театра. Живи он на
крыше – был бы замечательный Карлсон. А так – просто бездомный
актер. Издержки профессии. А вы как думали! Славу на хлеб не
намажешь и в карман не положишь.
фотоальбом актера
